Самострел

Зная, что Санькин самострел «злой» я изначально не хотел стрелять из него, лишь потрясая им в знак того, что у нас все имеют оружие. Сережка и Санька впали в ступор на несколько секунд, не ожидая такого подвоха, но первым опомнился Санька…

orlenok«Нечистяк!!! Нечистово!!! Это мой самострел, ты мой самострел взял!» — как заведенный он, тараторил эти слова по кругу, в то время как мы старались перекричать его своим гомоном «Огонь!!». Так продолжалось пару минут, попытки перейти на подсчет результата ни к чему не приводили – Санька не умолкал. Изначально, я думал отдать ему самострел после того, как мы победим, а в том, что мы победим никаких сомнений, при таком хитроумном плане, не было. Но получалось так, что нашу победу не признавали, а стало быть, надо было «разводить войска на позиции» и собираться вечером на общий сбор, чтобы снова решать, как быть и что считать. Санька схватился за свой самострел, который я держал в руках и попытался его вырвать, но я держал его крепко и вместо того, чтобы вырвать Санек сдернул резинку, которая была натянута на прищепку, но без горошины. Резинка хлопнула его по рукам, пусть и не в полную силу, так как не было полного оттяга, но весьма чувствительно. Глаза Санька стали круглые как пять копеек советского образца от возмущения и осознания того факта, что он лишается своего самострела и еще из него же и получает оплешину. Выпустив его из рук, он сжал кулаки и, смотря на нас всех крикнул «убью!». «Убью!» — повторил он еще раз уже тише и, развернувшись, пошел по дороге к своему дому. За ним поплелся Сережка, который больше был доволен тем, что удалось откричаться и не признать поражение. Мы же, тоже довольные собой, хотя несколько и обескураженные тем, что Санек не признал своего поражения, пошли к себе. С учетом того, что практически все наши супротивники были либо выбиты из строя, либо отсутствовали, то шли мы через село напрямик, не таясь. Кое-где, в уже вечереющем небе, были видны дымки домашний печей, все еще оставшихся на тот момент в селе, и на которых по-прежнему пекли пироги и готовили ужин, хотя в большинстве домов уже были газовые и электрические плиты.

У оград стояли старики, наши дедушки и бабушки, которые вместо сидения перед телевизором в воскресный вечер предпочитали общение друг с другом и наблюдение за всем происходящим. Вряд ли что на селе происходило без их согляда и молчаливого участия. Нам, еще мелким, тогда казалось, что это часть окружающего бытия – незыблемая и естественная, вписанная в мироздание также твердо как восход солнца и подвоз обедов в школьную столовую.

Столовая… не могу пройти мимо. Дома всегда было варево и парево всех видов и разносолов. А вот в сельской школе кормили просто кашей и борщом. Однако гречневая и пшенная каша, наваренная на жирном сливочном масле, которая дома не лезла никак и ни под какие уговоры, в школьной столовой за деревянным длинным столом на полсотни человек в алюминиевой миске, под дружный перестук таких же ложек в руках своих одноклассников шла за милую душу так, что только за ушами трещало.

Мы обычно выбегали на первой переменке к выходу на дорогу, поиграть и повидать родителей, которые пришли посмотреть, как учатся их чады (а как же – дневник показать и похвастать пятерками – это самое милое дело), а заодно посмотреть, как едет к нам наш обед, который привозила одна и та же повозка с бидонами, запряженная неспешной лошадкой, чье цокание копыт мы умели отличить от сотни других на слух уже за сотню шагов.

После обеда, мы выходили в предбанник столовой, в котором стоял здоровый тазик с домашним печеньем и бадья с парным молоком. Рядом были кружки. Зачерпнув кружкой молока, подхватив печенье, мы усаживались на крыльце столовой и созерцали мир, в котором мы живем. Вряд ли мне можно воспроизвести то, что я ощущал именно тогда и там, но наиболее близкое чувство – это … счастье. Мы все ощущали счастье. Спокойствие, умиротворенность, тихую радость бытия.

Потом было еще два урока и все шли по домам. Школа была в центре села, и путь домой редко превышал полчаса, если сильно не заигрываться по дороге.

… Вечером того воскресенья, выпив чаю и съев пару пирожков, которые прекрасно пекла бабушка, я пребывая в сумрачном настроении, все же решил отдать Саньку его самострел и поговорить с ним еще раз. Замкнувшись на этой идее, я ни с кем не разговаривая, взял свой велик (советский «Орленок», который был куплен на вырост, и на котором я ездил пока «под рамой», сменив безымянный детский велик с двумя пристяжными колесиками для опоры) и поехал в сторону школы. Все мироздание мое на тот момент сузилось до маленькой полоски бытия, в которой красным пламенем разгоралось желание уладить конфликт и разобраться в ситуации. Разогнавшись, я понял, что сейчас проскочу дом Санька, если резко не заторможу. И как только я дал по тормозам (это было довольно просто, учитывая тот факт, что на «Орленке» тормозить можно было лишь заблокировав педали, но для детских ног с горки это было испытанием на прочность, при условии сильного разгона), в меня из-за ограды полетел камень…

Камень пролетел мимо, но сомнений в том, что это по мою душу не было. Я, растерявшись, сделал крутой разворот и свалился набок. Второй камень полетел в меня и попал в переднее колесо, которое после моего падения смотрело вверх и приняло удар камня своими спицами. Третий камень попал мне в руку и только тогда я увидел, что кидает их в меня Санька, стоя в своем палисаднике. Раскровившись и обронив самострел, я подхватил велосипед, но снова навернулся, потому что первый камень застрял в спицах и, попав под вилку, заблокировал его. Пока я вытаскивал его, в меня прилетел еще один. В этот раз по спине. Выходит, Санька специально набрал камней и ждал меня. Не поговорить, а бить сразу. Без предупреждения. Без игры. Исподтишка. Слезы не, сколько от боли, сколько от обиды лишь на мгновение прыснули из глаз, но тут же высохли…

«Ах ты!!! Ах ты ж!!! Да я тебя!!!» — моя хрупкая бабушка, которая никогда больше 40 килограммов и не весила на моей памяти и была тиха и неприметна в обычной жизни, всегда заботлива и ласкова неслась по дорожке сняв один тапок и грозясь им Саньку. Не столько ее внешний вид, сколь статус и напор испугал Санька так, что он, откинувшись назад, упал на спину и резво вскочив, умчался в дом.

Я выбил камень из спиц и сел на велосипед. Бабушка, подойдя ко мне, посмотрела на раскровившуюся руку и сказала «ехай домой, я сама с ними поговорю». И я поехал…

Через час насупившийся Санька вместе с его мамой был у нас. Мы сидели за столом, пили чай и ели бабушкины пирожки. Я молчал. Знал, что Саньку влетело, и не хотел говорить об этом. Обида за брошенные камни прошла, и я не знал, с чего начать разговор. Взрослые разговаривали о чем-то своем. Пришел дед, сел с нами, потом пришел отец Санька, бабушка ушла ставить второй самовар и доставать новую порцию пирожков.

Санек, шмыгнув носом, толкнул меня под столом ногой и сказал «пойдем». Мы вышли во двор, потом пошли в наш овраг, который уже скрывался сумерками от солнечного света. Санек достал из-за березы свой самострел и отдал мне.

«Держи, он теперь твой, я себе новый сделаю»…

Я потом подарил Саньку книжку про Робинзона Крузо. А он мне на день Рождения – крепкую резинку для нового самострела, так как у старого, подаренного им, она уже рассохлась на солнце…

… Тогда я понял несколько вещей. Даже скорей не понял, а осознал. Понял то я только тогда, когда повзрослел и научился делать умные выводы. А тогда просто осознал – долгое раздумье и нерешительность создает больше проблем, чем даже поспешное решение. И что семья, какой бы она не была, где бы ты ни был – всегда будет на твоей стороне. И что с друзьями можно ссориться сколько угодно, но, если они друзья – то ты потом с ними потом всегда помиришься. И что жизнь – прекрасна. Главное, регулярно менять резинку на самостреле.

28.01.2013.

 

4 комментариев к “Самострел”

  1. >>Тогда я понял несколько вещей. Даже скорей не понял, а осознал.
    Зато Санька тогда наверное осознал совсем другое

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.

  • Instagram
    Instagram

  • Счётчики
    Яндекс.Метрика