Народные приметы и их основа.

По книге Александра Николаевича Афанасьева «Боги – суть предки наши» (Глава I. Происхождение мифов).

…Чтобы нагляднее показать то важное влияние, какое имели на создание примет, гаданий, снотолкований и вообще поверий язык и наклонность народного ума во всем находить аналогию, мы приведем несколько примеров. Самые примеры выбираем такие, смысл которых ясен и без особенных ученых розысканий.

а) Не должно кормить ребенка рыбою прежде нежели минет ему год; в противном случае он долго не станет говорить: так как рыба нема, то суеверие связало с рыбною пищею представление о долгой немоте ребенка (за все время — такой приметы ни разу не было встречено ни в селах Тамбовщины, ни в других местах, где довелось побывать — прим. Д.Панкратов — далее курсив мой).
б) Не должно есть с ножа, чтобы не сделаться злым[18] — по связи понятий убийства, резни и кровопролития с острым ножом (данная примета сильна и живуча как в сельской, так и в городской среде, зачастую без какого-то осознанного понимания причин ее возникновения).
в) Если при весеннем разливе лед не тронется с места, а упадет на дно реки или озера, то год будет тяжелый; от тяжести потонувшего льда поселяне заключают о тяжелом влиянии грядущего лета: будет или неурожай, бескормица, или большая смертность в стадах, или другая беда. Вообще падение сулит несчастие, так как слово падать, кроме своего обыкновенного значения, употребляется ещё в смысле умереть: падеж скота, падаль. Если упадет со стены образ — это служит знаком, что кто-нибудь умрет в доме (падение икон-образов как признак грядущего несчастья встречался неоднократно, но также часто встречалась трактовка этого события как необходимость остановиться и обдумать еще раз задуманное наперед, особенно когда икона падает перед выходом человека из дому).
г) При рассадке капусты хозяйка хватает себя за голову и произносит: «Дай же, Боже, час добрый! Щоб моя капусточка приймалась и в головкы складалась, щоб из кореня була коренистая, а из листу головистая!» Потом приседает наземь со словами: «Щоб не росла высоко, а росла широко!» Посадив стебель, придавливает гряду коленом: «Щоб була туга, як колино!» Докончив посадку, в начальном краю гряды ставит большой горшок дном кверху, накладывает на него камень и покрывает белым платком, с приговором: «Щоб капуста була туга, як каминец, головата як горщок, а бела як платок!»[19] В день, посвященный памяти Усекновения главы Иоанна Предтечи, крестьяне не срезывают и не рубят капусты; по их мнению, если приняться за эту работу, то на сечке или ноже выступит кровь.[20] А при посеве проса не советуют браться за голову и чесаться, чтобы не было между всходами головни (сорной травы) (из всех перечисленных примет единственная, которая была встречена мной вживую — это придавление коленом грядки, причем не только при посадке капусты, но и репы, а также иногда картофельных клубней).[21]

д) На святой неделе стелят на лавку полотенце, на которое ставятся принесенные из церкви образа; по окончании обычного молитвословия хозяйка просит священника вскинуть это полотенце на крышу избы, чтобы лен родился долгий (высокий); если полотенце не скатится с крыши, то лен уродится хороший. В Германии при посеве льна хозяйка взлезает на стол и прыгает на пол: «So hoch sie niedersprang, so hoch sollte der Flachs wachsen».[22] У литовцев на празднике после уборки хлеба рослая девушка становилась на скамью на одной ноге и, поднявши левую руку вверх, призывала бога Вайсганта: «Возрасти нам такой же длинный лен, как высока я теперь, чтоб мы не ходили голые!» За недобрую примету почиталось, если бы она пошатнулась при этом обряде (сходен с колядным обрядом, когда старейшина прячется за горой пирогов).[23]
е) He употребляли в еду вареный лук прежде, чем собран лук с гряд, у того он весь засохнет.[24]
ж) В случае пореза обмакивают белую ветошку в кровь и просушивают у печки: как высыхает тряпица, так засохнет, т.е. затянется, и самая рана. Сушить ветошку надо слегка, не на сильном огне, а то рана ещё пуще разболится. В бывшее время даже врачи не советовали тотчас после кровопускания ставить кровь на печку или лежанку, думая, что от этого может усилиться в больном внутренний жар, воспаление.[25]
з) Когда невеста парится перед свадьбою в бане и будут в печи головешки, то не следует бить их кочергою; не то молодой муж будет бить свою суженую. Для пояснения этой приметы добавим, что пламя очага издревле принималось за эмблему домашнего быта и иного счастия. Подруги раздевают невесту, моют и парят её, избегая всякого пропуска и приговаривая: «Как тихо моется раба Божия (такая-то), так да будет тиха её жизнь замужняя!» В Литве думают, что вымытые детские пеленки не д, а потихоньку перетирать в руках, чтобы не мучили ребенка желудочные боли.[26] Два человека столкнутся нечаянно головами — знак, что им жить вместе, думать заодно (Ворон. губ. — во множестве случаев такая примета рассматривалась иначе — сродни той, когда наступить на ногу означало начать ссору, а потому после одного раза стукнувшись головами случайно точно также оба повторяли сие еще раз уже намеренно и осторожно). Принимая часть за целое, народные приметы соединяют с волосами представление о голове: не дертывают вместе и затыкают под стреху или в тын. Чьи волосы унесет птица в свое гнездо, у того будет колтун, т.е. волосы на голове собьются так же плотно, как в птичьем гнезде.[27] Вместе с тем волосы сделались эмблемою мысли, думы и самого характера человека. Именно такое значение придается им в чарах на любовь; по свидетельству малороссийской песни, цыганка ворожит девице:

Ой уризала русой косы
Да казака накурыла,
Уризала чорнаго чубу
И дивчыну накурыла,

т.е. заставила казака и девицу думать друг о друге.[28] У кого жестки волосы, у того, по примете, жесткий (крутой, сварливый) нрав, и наоборот, мягкие волосы говорят о мягкости, кротости характера. Как с волосами, так и с шапкою, назначенною покрывать голову, следует обращаться осторожно: кто играет своей шапкою, у того заболит голова.

и) Нога, которая приближает человека к предмету его желаний, обувь, которою он при этом ступает, и след, оставляемый им на дороге, играют весьма значительную роль в народной символике. Понятиями движения, поступи, следования определялись все нравственные действия человека; мы привыкли называть эти действия поступками, привыкли говорить: войти в сделку, вступить в договор, следовать советам старших, т.е. как бы идти по их следам; отец ведет за собою детей, муж — жену, которая издревле даже называлась водимою, и, смотря по тому как они шествуют за своими вожатыми, составляется приговор о их поведении; нарушение уставов называем проступком, преступлением, потому что соединяем с ним идею совращения с настоящей дороги и переступания законных границ: кто не следует общепринятым обычаям, тот человек беспутный, непутевый, заблуждающийся; сбившись с дороги, он осужден блуждать по сторонам, идти не прямым, а окольным путем. Выражение «перейти кому дорогу» до сих пор употребляется в смысле: повредить чьему-либо успеху, заградить путь к достижению задуманной цели. Отсюда примета, что тому, кто отправляется из дому, не д[29] Может быть, здесь кроется основа поверья, по которому перекрестки (там, где одна дорога пересекает другую) почитаются за места опасные, за постоянные сборища нечистых духов (встречалась примета о запрете переступать дорогу селянину, который отправляется в долгий путь — в этом случае обычно остальные селяне знают об этом мероприятии и не выходят на дорогу, а воду от стирки или мойки выплескивают не в сточную канаву, а в огород, дабы не повредить выбранный человеком путь и его настрой).

В тот день, когда уезжает кто-нибудь из родичей, поселяне не метут избы, чтобы не замести[30] ему следа, по которому бы мог он снова воротиться под родную кровлю. Как метель и вихри, заметая проложенные следы и ломая поставленные вехи, заставляют плутать дорожных людей, так стали думать, что, уничтожая в дому следы отъехавшего родича, можно помешать его возврату. По стародавнему верованию, колдун может творить чары «на след»; «повредить или уничтожить след» — что означало метафорически: отнять у человека возможность движения, сбить его с ног, заставить слечь в постель. И на Руси, и в Германии чара эта совершается одинаково: колдун снимает широким ножом след своего противника, т.е. вырезывает землю или дерн, на котором стояла его нога, и вырезанный ком сжигает в печи или вешает в дымовой трубе: как сохнет дерн и земля, так высохнет-исчахнет и тот несчастный, на чей след творится чара; лошадь, по немецкому поверью, может охрометь, если воткнуть гвоздь в её свежий след.[31] Литовцы вынутый след зарывали на кладбище и верили, что человек ради этого должен умереть в скором времени, т.е. отправиться по своему следу в жилище усопших (из простых деревенских «присушек»  и «поколдовок» встречалось втыкание в след соломинок с заговором или же ножа, как с целью остановить уход близкого человека, так и нанести ему вред).[32]

18. Совр. 1856, XI, 8.
19. Рус. Бес. 1856, III, Ст. Максимов., 85-86; Номис, 5; Цубриков, 264.
20. Киев. Г. В. 1850, 22
21. Черниг. Г. В. 1856, 22.
22. Ворон. Г. В. 1851, 11; D. Myth., 1189.
23. Рус. Сл. 1860, V, 34-35.
24. Нар. сл. раз., 158-9.
25. Иллюстр. 1845, 504.
26. Черты литов. нар., 95.
27. Иллюстр. 1846, 172; Этн. Сб., II, 127.
28. Метлинский., 87–88.
29. Маяк, XI, 21.
30. Записки Авдеев. 116
31. Сахаров., I, 37; D. Myth., 1047.
32. Рус. Сл. 1860, V, 27.