Гибель Сигтуны.

Военная история нашей страны хранит немало славных страниц. Не раз русские войска вступали в поверженные вражеские столицы. Мы по праву гордимся тем, что наши солдаты дважды — в 1760-м и в 1945-м — брали Берлин, вошли в 1799 году в Рим, в 1814 году — в Париж, штурмовали в 1794 и в 1831 годах мятежную Варшаву. Однако гораздо менее известен другой успех русского оружия — взятие и разрушение в 1187 году тогдашней столицы Швеции города Сигтуны. Между тем, это событие может быть по праву поставлено в один ряд с перечисленными выше подвигами. Прежде чем приступить к рассказу о том, как это произошло, следует хотя бы вкратце описать историческую обстановку, сложившуюся в XII веке у северо-западных рубежей Руси.

В начале второго тысячелетия новой эры территория современной Финляндии представляла собой весьма унылое зрелище. Большая её часть фактически оставалась незаселённой, если не считать кочевавших там малочисленных лопарей (саамов). Что же касается предков нынешних финнов, то им принадлежал лишь юг страны: на юго-западном побережье жило племя сумь (suomi), внутренние области южной Финляндии населяло более многочисленное племя емь (hame). Из слияния этих племён впоследствии и сложился финский народ. (далее — подробнее)

Разумеется, никакого собственного государства эти народности не имели. Зато, как и многие другие варварские племена, тогдашние финны были не прочь пограбить своих более развитых соседей. Недаром само слово «фин» или «фен», как называли их в Западной Европе, по-кельтски означает «воин» (Бородкин М.М. Краткая история Финляндии. СПб., 1911. С.6–7). Как правило, сумь совершала грабительские набеги на земли Швеции, емь — на русские земли, подвластные Новгороду. «Приидоша Емь и воеваша область новгородскую», — такие записи нередко встречаются в русских летописях (Там же. С.16). Впрочем, обычно подобные нападения заканчивались разгромом вторгшихся отрядов еми, после чего следовали ответные меры новгородцев.

Как известно, господствовавшая в СССР идеология «пролетарского интернационализма» требовала заменять национальный подход классовым. Поэтому не стоит удивляться, встречая в советской исторической литературе утверждения, будто грабежами занимались лишь отдельные «разбойничьи и пиратские шайки еми», в то время как основную массу этого народа составляли мирные труженики: «Было бы однако неправильным отождествлять пиратов еми, как бы ни были они многочисленны, с емью вообще. Емь, как и карелы, в массе были земледельцами, охотниками и рыболовами» (Гадзяцкий С.С. Карелы и Карелия в новгородское время. Петрозаводск, 1941. С.87).

Сегодня подобные идейные установки сменились не менее порочной пропагандой общечеловеческих ценностей. «Преступность не имеет национальности», — с пафосом заявляют доморощенные российские либералы. Тем не менее, встретив в тёмное время суток компанию цыган или кавказцев, эти господа почему-то спешат перейти на противоположную сторону улицы.

Однако древнерусским князьям идеи пролетарского интернационализма и тем более общечеловеческие ценности были одинаково чужды. Поэтому для вразумления беспокойных соседей они не стеснялись использовать единственно понятный тем язык грубой силы. В 1042 году сын Ярослава Мудрого князь Владимир Ярославич ходил войной на емь. Поход окончился победой, емь была обложена данью. Весной 1123 года новгородцы во главе с князем Всеволодом вновь воевали с емью и победили её.

Впрочем, не следует думать, будто усмирённая емь подвергалась каким-то притеснениям. В отличие от западноевропейских государств, требовавших от покорённых племён поголовного крещения в католическую веру, особых податей для католической церкви, передачи церкви земельных угодий, вводивших свою администрацию, воздвигавших города и рыцарские замки и стремившихся к превращению местного населения в крепостных крестьян, власть Новгорода была весьма необременительной. Новгородцы сохраняли на подчинённой территории традиционный уклад жизни, местную племенную администрацию, ограничиваясь лишь сбором небольшой дани. В составленной в 1220-х годах Генрихом Латвийским «Хронике Ливонии» прямо говорится об этой особенности новгородской политики: «Есть обычай у королей русских, покорив какой-либо народ, заботиться не об обращении его в христианскую веру, а о сборе [с него] дани и денег» (Шаскольский И.П. Борьба Руси против крестоносной агрессии на берегах Балтики в XII–XIII вв. Л., 1978. С.16).

Несомненно, такой подход выглядит гораздо разумнее, чем практиковавшееся ещё со времён Российской Империи подкармливание национальных окраин за счёт русского центра. Или чем щедрое финансирование всевозможных стран «социалистической ориентации» послесталинским СССР. Впрочем, судя по недавним «широким жестам» руководства РФ в виде отмены долгов арабам и неграм, подобная порочная политика продолжается.

Но вернёмся в XII век. К этому времени емь была более-менее усмирена и платила дань Новгороду, тогда как сумь, или собственно финны, оставалась независимой.

В середине XII века начинается экспансия западноевропейских феодальных государств на Восток. В качестве её идеологического обоснования выдвигалось обращение язычников в христианство. При этом к язычникам причислялись и те народы, которые исповедовали православие.

В 1153 году Швецию посетил папский легат Николай Альбано, в следующем 1154 году избранный папой под именем Адриана IV. По всей видимости, именно он и стал вдохновителем крестового похода против финнов, предпринятого в 1155 (по другим данным, в 1157-м) году. Организовал же поход тогдашний шведский король Эрик, впоследствии причисленный католической церковью к лику святых.

Житие святого Эрика рассказывает, что этот монарх предпринял «крестовый поход за святую христианскую веру и против врагов своего народа, взяв с собой из Упсалы св. Генриха, который был там епископом, и двинулся в Финляндию, которая была в то время языческой и причиняла Швеции много вреда. Тогда св. Эрик принудил там народ воспринять христианскую веру и установить мир с ним. Так как они не хотели принимать ни того, ни другого, он сразился с ними и победил их мечом, отмщая мужественно за кровь христианских мужей, которую они так долго и часто проливали…» (Шаскольский И.П. Борьба Руси против крестоносной агрессии на берегах Балтики в XII–XIII вв. Л., 1978. С.51–52).

Однако помимо вполне естественного желания обезопасить себя от грабительских набегов суми, а также стремления к распространению католичества, шведами двигало и гораздо менее благовидное желание захватить новгородские земли. Так, в 1142 году шведская флотилия попыталась ограбить купеческие корабли, шедшие из-за моря в Новгород, однако новгородские купцы сумели отбиться и благополучно ушли. В тому же 1142 году подстрекаемая шведами емь напала на новгородские земли в районе Невы и Приладожья. Вторгшийся отряд еми, насчитывавший 400 человек, был полностью уничтожен (Гадзяцкий С.С. Карелы и Карелия в новгородское время. С.87). Тем не менее, зимой 1149 года достойные предки маннергеймовских захватчиков полезли снова. На этот раз силы еми насчитывали до 1000 человек. Узнав о вторжении, новгородцы выслали небольшое войско численностью в 500 ратников. Усиленный воинами из подвластного Новгороду племени водь, новгородский отряд решительно атаковал незваных гостей, истребив их всех до одного человека (Там же. С.88).

Тем временем, подчинив в результате крестового похода племя сумь, шведы вышли непосредственно к границам владений Новгородского княжества. Естественно, русские не могли оставаться к этому равнодушными. Тем более, что вскоре новоиспечённые соседи наглядно показали, чего они добиваются, попытавшись захватить находящийся в устье Волхова русский город Ладогу. Взятие ладожской крепости позволило бы им перерезать важнейшую транспортную артерию, тем самым отрезав Русь от Балтики.

В середине мая 1164 года, вскоре после начала весенней навигации, шведская флотилия из 55 шнек прошла из Финского залива через Неву в Ладожское озеро и вошла в устье Волхова. Если учесть, что на каждой шнеке было до 100 человек гребцов и воинов, общая численность шведского войска доходила минимум до 5 тысяч человек.

Вовремя обнаружив приближение неприятеля, жители Ладоги во главе с посадником Нежатою сожгли посад и укрылись в крепости. Предпринятый 23 мая штурм был отбит с большими потерями для нападавших. Потерпев неудачу, шведы отошли к реке Вороньей, чтобы собраться с силами для нового наступления. Здесь их и настигла новгородская дружина во главе с князем Святославом Ростиславовичем и посадником Захарьей. Состоявшаяся вечером 28 мая битва закончилась полным разгромом шведов. По словам летописца, 43 шнеки из 55 были захвачены, большинство шведских воинов были перебиты либо взяты в плен, лишь немногим на 12 шнеках удалось бежать обратно на запад.

Как и в знаменитой битве на Неве 1240 года, важную роль в успехе русских сыграл фактор внезапности. Во время пятидневной стоянки основная масса шведских воинов сошла на берег. На шнеках оставалась лишь охрана. В результате находившиеся на берегу шведы были застигнуты врасплох, большинство из них не успело добраться до лодок (Шаскольский И.П. Борьба Руси против крестоносной агрессии на берегах Балтики в XII–XIII вв. Л., 1978. С.62–64).

Интересно отметить, что в своё время финский историк Я.Яккола с гордостью утверждал, будто в бесславном походе на Ладогу наряду со шведами принимали участие и финны (Там же. С.64). Другие представители «маленьких, но гордых народов» тоже стремятся изо всех сил доказать, что они всегда были на стороне просвещённой Европы против русских варваров. Так несколько лет назад бывший посол Эстонии в РФ Март Хельме заявил: «Мы своё место в Европе твёрдо определили на самом деле уже в 1242 году, когда вожди эстонского народа со своими воинами составили большую часть немецкого войска в Ледовом побоище против Александра Невского» (Мяло К.Г. Россия и последние войны XX века (1989–2000). К истории падения сверхдержавы. М., 2002. С.155). Больше всего это напоминает восторг лакеев, побитых за компанию вместе с их барином.

Поскольку, в отличие от нынешних российских интеллигентов, жители Новгорода вовсе не горели желанием оказаться приобщёнными к западной цивилизации, следовало дать достойный отпор как шведам, так и их чухонским прихлебателям. В ответ на непрекращающиеся враждебные действия Новогородское княжество предприняло в последней четверти XII века мощное контрнаступление.

Первый удар был нанесён силами подвластных Новгороду карел. В 1178 году карельское войско захватило центр контролируемой шведами части Финляндии город Ноуси. При этом был взят в плен епископ Рудольф, являвшийся не только духовным, но и светским главой шведских владений. В результате епископ был увезён в Карелию и там убит, Ноуси пришёл в упадок, а епископская резиденция была перенесена в город Або (Шаскольский И.П. Борьба Руси против крестоносной агрессии на берегах Балтики в XII–XIII вв. С.66–71).

В 1186 году настала очередь еми. «Новгородские молодцы» во главе с боярином Вышатой Васильевичем совершили карательный поход в их землю и благополучно вернулись, «добывши полона» (Гадзяцкий С.С. Карелы и Карелия в новгородское время. С.89). Но самый сокрушительный удар ожидал шведов в следующем, 1187 году. На этот раз он был направлен против важнейшего из тогдашних шведских городов — Сигтуны.

Выгодно расположенная на берегу озера Меларен, связанного проливом с Балтийским морем, Сигтуна являлась крупнейшим торговым центром страны. С начала XI века, когда шведские короли приступили к насаждению среди своих подданных христианства, город становится и политическим центром Швеции. Вплоть до начала XII века в нём находилась резиденция епископа. Но и в дальнейшем Сигтуна оставалась крупнейшим городом и политическим центром Швеции.

Отправившемуся в поход на Сигтуну русско-карельскому войску пришлось преодолеть немало трудностей. Город располагался далеко в глубине озера Меларен, в 60 км от Балтийского моря. Озеро Меларен покрыто множеством островов с неширокими извилистыми проливами. Чтобы добраться до Сигтуны, надо было хорошо знать путь по шхерам с их мелководьем и извилистым фарватером. Город хорошо защищали как искусственные укрепления, так и сама природа. С севера к Сигтуне примыкало непроходимое болото, с востока сухопутные подступы к городу прикрывали два укреплённых замка, к югу лежала гавань, запиравшаяся большой цепью, прикреплённой к двум утесам. С суши город окружала стена. В довершение всего, водный путь к Сигтуне охранял находившийся в 20 км от города на берегу озера Меларен мощный каменный замок Альмарстек, служивший резиденцией главы шведской церкви архиепископа Упсальского.

Таким образом, взятие шведской столицы представляло собой труднейшую задачу. Следовало быстро и по возможности незаметно провести по извилистому шхерному фарватеру значительное войско, затем молниеносно развернуть его перед городом и, наконец, преодолеть мощные укрепления. Тем не менее, эта задача была блестяще решена. Проводники для прохода через озёрные шхеры нашлись довольно легко. Невзирая на политические осложнения, в предшествующие десятилетия новгородские купцы не прекращали вести оживлённую торговлю со Швецией. Более того, в Сигтуне даже существовал русский торговый двор. В результате шведская столица была захвачена и сожжена. Попутно пал и замок Альмарстек, где был убит шведский архиепископ Иоанн II. Сигтуну разрушили настолько основательно, что этот город уже больше не поднялся. Вместо него шведы выстроили свою нынешнюю столицу Стокгольм.

Следует сказать, что сегодня официальные шведские историки, а также некоторые российские авторы из числа прозападной интеллигенции пытаются приписать взятие Сигтуны эстам. Мотивы их понять нетрудно. Если окажется, что вместо русских варваров шведскую столицу разрушили предки нынешних новоиспечённых членов НАТО и Евросоюза, это вроде бы не так уж и обидно.

Правда, эстонскому бахвальству мешает чрезвычайно весомое вещественное доказательство похода — врата, украшенные бронзовыми барельефами. Эти врата новгородцы вывезли из Сигтуны и приделали к входу в новгородский храм Святой Софии, где они и находятся до сих пор.

Чтобы объяснить это противоречие, западные историки пускаются во все тяжкие. Например, высказывают версию, будто эти ворота были не захвачены, а куплены. Однако поскольку врата являются исключительно ценным предметом католического церковного культа, невозможно предположить, чтобы католики продали их неверным «схизматикам». Ещё более фантастическим выглядит предположение, будто новгородцы могли заказать у католиков украшение для своей главной святыни. Тем более, что ряд изображений на вратах неприемлем в качестве оформления православного собора.

Совсем уж завиральную версию выдвинул известный российский писатель Александр Бушков. По его мнению, разграбившие Сигтуну эсты на обратном пути встретились с новгородскими ушкуйниками. После чего, согласно Бушкову, «последовало морское сражение, в результате которого эстов чувствительно потрепали и отобрали у них кучу добра, в том числе и вышеупомянутые врата, которые торжественно установили в Новгороде» (Бушков А. Россия, которой не было: загадки, версии, гипотезы. М., 1998).

Что можно сказать по этому поводу? Во-первых, у эстов не было такой возможности. Как уже отмечалось выше, для того чтобы прорваться сквозь шхеры озера Меларен к городу, нужно было иметь сильный флот, а для взятия и разрушения столь крупного города нападающие должны были обладать значительным войском. Ничего похожего у малочисленных эстонских племён не имелось. Наконец, для того чтобы быстро и неожиданно пройти по озёрному фарватеру, нападающим следовало иметь людей, хорошо его знающих, неоднократно совершавших ранее этот путь. Ничем этим предки нынешних эстонцев не располагали. Во-вторых, совершенно непонятно, зачем им понадобилось предпринимать такую сложную и опасную экспедицию. Для обычного грабежа можно найти более близкую и лёгкую цель, а мстить шведам эсты тогда причин не имели.

Наконец, обратимся к первоисточникам. В составленной в начале XIV века рифмованной «Хронике Эрика» насчёт взятия Сигтуны говорится следующее:

«Швеция имела много бед от карел и много несчастий.

Они плыли от моря и вверх в Мелар

и в штиль, и в непогоду, и в бурю,

тайно проплывая внутрь шведских шхер,

и очень часто совершали здесь грабежи.

Однажды у них появилось такое желание,

что они сожгли Сигтуну,

и жгли всё настолько до основания,

что этот город уже не поднялся.

Ион архиепископ был там убит,

этому многие язычники радовались,

что христианам пришлось так плохо,

это радовало землю карел и руссов».

(Шаскольский И.П. Борьба Руси против крестоносной агрессии на берегах Балтики в XII–XIII вв.).

Кое-кого из не в меру щепетильных граждан эти строки могут привести в возмущение. Дескать, оказывается, тогдашние русичи тоже жгли и грабили. Наиболее отмороженные либералы могут даже призвать покаяться перед шведами. Пора, наконец, покончить с юродивой традицией изображать наших предков в образе этаких незлобивых платонов каратаевых. К счастью для России, они такими не являлись и на каждый вражеский удар отвечали ещё более сильным ударом.

Сомнения в «авторстве» взятия Сигтуны вызваны ещё и тем, что русские старались не афишировать своё участие в походе. Как я уже говорил, невзирая на продолжающиеся военные столкновения, торговля между Новгородом и Швецией не прекращалась. Стараясь сохранить эти торговые связи, новгородские власти попытались скрыть свою причастность к нападению на Сигтуну.

Однако эти старания оказались тщетными. В отличие от некоторых современных историков, тогдашние шведы прекрасно знали, кто именно разрушил их столицу. Сразу же после похода местные власти на острове Готланд и в двух шведских материковых городах бросили в тюрьму находившихся там новгородских купцов. В ответ новгородцы прервали торговые сношения с Готландом. Русским купцам, ведшим заморскую торговлю, было запрещено отправляться за море. Разрыв торговых отношений продолжался вплоть до 1201 года, после чего был заключён новый договор на новгородских условиях.

автор: Игорь Пыхалов «Гибель Сигтуны».