Геок-Тепе: Русская слава.

12(24) января 1881 года, рано утром русские войска выстроились в три колонны, которыми командовали полковники Куропаткин, Козелков и подполковник Гайдаров. Проезжая вдоль шеренг, командующий предупредил, что отступления не будет. В 7 часов утра Гайдаров получил приказ атаковать западную часть крепости, чтобы отвлечь от себя внимание ее защитников. В это время раздался оглушительный удар, ошеломивший их: взорвалось свыше 1 тонны пороха, заложенного в заранее подготовленный подкоп под крепостную стену. В ней образовался тридцатиметровый пролом, куда немедленно бросилась колонна Куропаткина. Не давая опомниться текинцам, на штурм ринулись и другие русские подразделения. Число защитников крепости, по имевшимся сведениям, доходило до 30 тысяч (10 тыс. конницы и 20 тыс. пехоты). Закипел жестокий бой. Нападавшие громили из орудий стены крепости, чтобы расширить образовавшуюся брешь. Внутри началась рукопашная схватка. Текинцы оказывали яростное сопротивление русским войскам и отчаянно дрались, несмотря на то, что никаких надежд на победу у них уже не было. По воспоминаниям очевидцев, слышались лишь хриплые крики и лязганье железа. Все это заглушалось треском выстрелов, громом орудий, пронзительными воплями тысяч женщин и детей, сбившихся в толпу в середине крепости.
Тем временем в крепость ворвалась штурмовая колонна Козелкова. Во главе атакующих шли солдаты Апшеронского батальона, которые во время ночной вылазки текинцев потеряли знамя, поэтому этот бой был для них делом чести — знамя нужно было вернуть любой ценой. Третья штурмовая колонна Гайдарова проникла в крепость с другой стороны, отрезав текинцам путь к отступлению. Защитники Геокдепе разбились на отдельные группы и храбро отбивались. Через несколько часов после начала штурма, покрывая шум боя, раскатистые возгласы «ура!» оповестили Скобелева о победе. Он наблюдал за ходом сражения с высокого холма, где расположился его штаб. Как только текинцы стали отступать двумя большими отрядами в сторону песков, генерал лично принял участие в погоне. Во главе отряда казаков и драгун он преследовал их на протяжении 15 км до наступления темноты. Пехота двигалась позади и прошла 10 км, уничтожая отставших джигитов. В это время в самой крепости, по свидетельству одного из участников штурма, «производилась очистка: масса текинцев, скрывшихся в кибитках, была разыскана и истреблена до последнего» .
Сведения о потерях защитников крепости в день штурма различны. Но большинство авторов называет цифру 8 тыс.человек.

Уже взяв основную крепость Геок-Тепе, Михаил Дмитриевич совершил свой последний подвиг, в чисто скобелевском стиле, ставший, увы, как бы эпилогом к его военной карьере.
Генерал ехал в еще непокоренный Ашхабад, когда ему повстречались несколько сот текинцев в праздничных костюмах и полном вооружении — цвет местного юношества, отборная часть войска.
«Скобелев обратился к ним с какими-то укорами. Они изъявили покорность.
— А если вы попробуете восстать, то я накажу вас примерно.
— Текинцы никогда не лгут…
— Если так, господа, — обратился генерал к своей охране, — не угодно ли вам ехать обратно. Текинцы составят мой конвой.
И тут совершилось небывалое. Генерал один, окруженный семьюстами отчаянными врагами, верхом поехал в Ашхабад. Двадцать верст они сопровождали его. И, разумеется, ни его прежние победы, ни страх его имени не могли составить ему такой популярности между ними, как эта поездка. С той минуты он стал кумиром уже всего племени теке», — рассказывает Василий Немирович-Данченко.

Сергей Сокуров
ШТУРМ ГЕОК-ТЕПЕ (глава из романа «Феодора»)

Накануне штурма Геок-Тепе, январской ночью, когда мало кто из тринадцати тысяч русских в военном лагере под стенами города-крепости смог от возбуждения вздремнуть,  ординарец Скобелева подпоручик Скорых,  находясь посменно с другими ординарцами рядом с неутомимым  начальником,  выкроил полчаса для отдыха на кошме  за пологом в углу штабной палатки. Предстоящее дело волновало его постольку, поскольку завтра, в одиннадцать до полудня, решалось, падёт ли крепость  или отряд героя Шипки-Шейново перестанет существовать. Веки сомкнулись сами собой. Ему приснился собственный голос. Он  звал Елицу.  Черногорка вышла из тьмы в одеянии монахини и заполнила собой всё зримое поле. Она не произнесла ни слова, стояла  и напряжённо смотрела глазами угольного цвета, без блеска, поверх его головы, будто искала кого-то, давно потерянного.  Скорых вновь окликнул её.   Потухшие угли  под крутыми арками тонких бровей наполнились вишнёвым соком, гримаса радости оживила мертвенно-бледное лицо и вырвался из уст мучительный крик: «Фома!»

Этот крик  разбудил подпоручика.  «Фома! Где тебя черти носят?» —  кого-то звали снаружи палатки.

Улучив момент в непрерывном совещании командиров вокруг стола с генштабовскими картами, Скорых попросил своего начальника  уделить ему буквально минуту. Рязанский богатырь   отвёл подсинца к покатой стенке палатки, навис над ним рогами-бакенбардами: «Что у тебя, Василий?» — «Прошу,   ваше превосходительство,  позволить мне принять участие в штурме охотником». Высказывая просьбу, подпоручик, не опустил головы, не отвёл глаз в сторону. Это позволило генерал-лейтенанту проникнуть в самую глубь души своего подчинённого внимательным долгим взглядом и понять ту степень смятения чувств,  что требует, как средство излечения, если не смерти, то  предельного  риска для жизни. «Ступай, солдат! Коль убьют,  очень огорчишь меня».

Охотниками в штурмовой колонне левого фланга командовал отчаянный флигель-адъютант граф Орлов-Денисов, заскучавший на петербургских дворцовых паркетах. Перед делом он успел облечься в новый мундир и, сверкая золотыми аксельбантами,  представлял для текинских фальконетчиков и ружейных стрелков отличную мишень. Впрочем, осаждённым в то утро было не до одиночных целей – к западному фасу крепости с отвлекающей целью приближалась со штурмовыми лестницами колонна полковника Гайдарова. Пробираясь в сопровождении Гаврилова траншеями в третью параллель, последнюю перед валом и белой стеной крепости, Скорых  видел бледные, с какой-то печатью торжественности лица и неестественно горящие глаза.  Томление неизвестностью, тайную надежду, что буду убит не я, а кто-нибудь рядом, некоторые пытались скрыть  развязным поведением.  А ведь здесь не было новичков в кровавом деле.  Рапорт вновь прибывшего граф  прервал широким приглашающим жестом  к доскам на козлах, прогнутых под горой бутербродов с солониной и батареей откупоренных бутылок:  «Угощайтесь, подпоручик, и непременно рюмку коньяку. Преотличнейший. Это вам не маркитантское пойло, из личных запасов,  — и тут же забыл о подкреплении в лице генеральского ординарца,  закричал зычным голосом. — Помните же, ребята,  как раздастся взрыв на правом фланге,  — сейчас выскакивай за бруствер, стройся и быстрым шагом вперед; шагах в тридцати или сорока от стены — «ура» и бегом. На бреши залечь, оправиться и разом в штыки».

Упомянутую командиром охотников брешь в южном фасе насыпного вала  расширяла огнём батарея осадных девятифунтовых орудий.  Снаряды пролетали низко над головами  колонны, изготовившейся к штурму. Содрогались земля и воздух,  с силой ударяло в уши. После каждого разрыва гранаты взлетал и опадал темный столб земли, и сразу появлялись в проломе несколько неприятельских фигур, торопившихся войлоками и землей  восстановить разрушенное. Но с пронзительным воем прилетали новые снаряды, разбрасывая землю, войлоки и куски  защитников.

«По местам, господа, по местам!» —  по траншее к  орловцам  приближался, опираясь на костыль,  хромой после Севастополя полковник Козельцев.  Кроме охотников, ему подчинялся Апшеронский полк и ракетный взвод, готовый осыпать пороховыми ракетами опасную неприятельскую конницу на вылазке. Враз смолкли разговоры. Нижние чины, сняв шапки, начали торопливо креститься Офицеры разбежались по своим подразделениям, вполголоса отдавали приказания.  Василий остался возле Орлова.

Сигнал к штурму подала заложенная   во рву под стеной крепости на правом фланге мина – по три пуда динамита и пироксилина и гальваническая батарейка, подстрахованная бикфордовым фитилём. Тряхнуло так, что многие из охотников, цепляясь друг за друга повалились на дно траншеи. Столб огня ослепил устоявших на ногах.  Со стороны новой бреши послышались крики, барабанная дробь и частый треск берданок русской конструкции, покрываемый хлопаньем текинских фальконетов и разноголосицей английских винтовок, пистонных, кремнёвых и даже фитильных ружей. Там в дело вступили штурмовые части полковника Куропаткина.

Колонна севастопольского хромца выстроилась на безопасном расстоянии от ружейного огня текинцев, впереди – охотники, за ними апшеронцы с музыкальной командой. Двинулись в направлении  бреши, проделанной снарядами, через ручей. На узком мосту началась давка,  задние напирали на передних, сталкивали в воду; невольные купальщики выбирались с трудом на берег, догоняли своих уже под огнём засевших за стенами. Всё чаще шлёпали пули в скученную массу людей. Убитые наповал загромождали дорогу. Раненые старались отползти в сторону, укрыться; кто мог, хромая, зажимая рану ладонью,  тащился обратно в траншеи, счастливчиков перехватывали санитары с носилками. Подпоручик Скорых, с берданкой убитого солдата,  держался зычного голоса графа Орлова, ободрявшего людей. Сзади раздались звуки «Марша добровольцев». Развернули знамя. Охотники взбодрились, отчаянное веселье охватило людей.  Между тем  грозная белая стена приближалась, вырастала перед глазами, все чаще окутывалась дымом,  и чаще стали  падать люди. Рядом с Василием рухнул навзничь красавец фельдфебель. С другой стороны медленно опустился на колени солдат. Головы у него не было; из шеи торчали какие-то лохмотья и хлестала кровь на спину сражённого пулей барабанщика с неестественно вывернутыми членами. Как подкошенный, упал прапорщик Усачёв с раздробленной коленкой, а юный охотник-гардемарин из Каспийской флотилии удивительно долго держался на ногах с простреленным горлом и без нижней челюсти, не отставая от товарищей. Наконец подсинец увидел Орлова. Флигель-адъютант  в своем щеголеватом мундире, с обнаженной шашкой шел впереди колонны ровным шагом, часто поворачиваясь и что-то крича солдатам. До стены оставалось шагов сто. Граф  вдруг покачнулся, выронил шашку, левой рукой схватился за кисть правой. Через несколько мгновений он снова шел впереди, держа шашку в левой руке. Шагах в пятидесяти от вала он снова упал и больше уже не мог подняться. «Санитары!» — крикнул Скорых и склонился над командиром. Граф только выговорил: «Офицеров нет… Вы последний…Командуйте  охотниками!».

Теперь впереди колонны охотники видят  небольшую фигуру подпоручика. Неведомо, какой из него охотник, но ординарец самого Скобелева —  уже авторитет. Он ускоряет шаг, временами переходит на бег, держа  в правой руке солдатское ружьё штыком вверх, левой придерживая  золотую георгиевскую шашку. Колонна редела, оставляя за собой в лужах крови убитых и раненых. Уцелевшие переступали через безмолвные и хрипящие в агонии тела,  через умоляющих о помощи. Безоружный Гаврилов от хозяина не отставал; руки его были заняты кулём с бутербродами и бутылкой настоящего коньяка, стащенными под шумок с графова «стола».

Вот и брешь. Вход в неё по крутой, рыхлой осыпи из обломков стены и вала. В проломе, по его сторонам,  мелькали черные папахи. Длинные стволы фальконетов и ружей непрерывно  сыпали свинцом. «Ура!», — что было сил  закричал Скорых, одолев ров и бросившись вверх по осыпи, наугад стреляя из берданки. Ура-а-а!»,подхватили  за его спиной оставшиеся невредимыми и стали догонять своего единственного офицера с ружьями наперевес. Еще несколько охотников с разбегу уткнулись лицом в землю. Задние прыгают  через них,  и одни падают, другие продолжают карабкаться вверх; берданки их расстреливают в упор выскочивших с городской стороны в пролом коренастых гвардейцев-джиляу  текинского владыки Сафа-хана с шашками, копьями и пистолетами. Завязывается рукопашная, уже на  внутреннем скате осыпи.  На прапорщике ни царапины,  Гаврилов, прижимая дорогой куль к животу,  прячется за спинами своих, а вокруг  горстка израненных охотников, отбивается от гвардейских копий и сабель штыками. На пистолетный огонь отвечать нечем.   «Урусы, сдавайтесь!» — кричит седобородый мулла в зелёной чалме, размахивая кривой саблей. «Конец», — одним мозгом, бесчувственно констатирует Василий. И тут, покрывая шум схватки, до него доносится  исполненный страсти зов: «Фома!». Подпоручик оборачивается на голос, и это спасает ему жизнь. А  спустя мгновенье из-за насыпи появляются апшеронцы с хромым полковником.

Не туман с моря поднялся,
Три дня сряду дождик лил.
Генерал Скобелев собирался
В Ахал–Теке воевать.

День и ночь шли с ним в походе,
Притуманились у всех глаза;
Генерал Скобелев подъезжал
Слово ласково сказал:

Вы, здорово, мои братцы.
Вы, здорово, молодцы!
Не робейте, мои братцы,
Вся Азия знает нас;

Знают турки и бухарцы
И хивинцы–дураки,
Пусть узнают и текинцы,
Каковы русские штыки.

Все ура! мы закричали
И пошли смело вперед;
Все мы горы в непогоду
Припеваючи прошли.

Там, где птицы не летают
Проходили те места.
Там песок как море плещет,
Вьет с бархана на бархан

………………………………..

Теке ядрами была покрыта;
Все захвачены были места,
Генерал Скобелев дал свободу
Трое суток в Геок–Тепе погулять,

Мы гуляли три денечка,
Про то знают небеса;
Заплакали мусульманские жены,
Зарыдала вся неверная орда.

Что поход твой был, Ломакин,
Тергукасов ратовал!..
Лишь один поход суровый
У всех в памяти век будет.

Вот прислал нам Царь — спасибо
И медаль на память всем,
За одно мы Царское спасибо

На край света хоть пойдем.

Официальный «наблюдатель» от озабоченного Лондона при отряде Скобелева, лорд Керзон,  с изумлением  взирал белесыми англосакскими глазами, совсем  от того зрелища круглыми, за  невиданной сценой, для которой он не найдёт подходящих слов в английском языке и запишет латиницей русское слово — bratanie. Ничего подобного братанию прежде видеть лорду не приходилось: нижние чины обеих сторон мирно беседовали и ели из общих котлов, менялись всякой мелочью, на память; образовались группки навеселе: русские – от законной чарки, непьющие туркмены, надо полагать,  под воздействием дурманящего зелья нас, наталкиваемого под язык.  Офицеры Его Имераторского Величества  Александра II поднимали чаши и другие ёмкости (вплоть до солдатских котелков) с «натуральным» вином, изготавливаемым маркитантами-армянами тут же, в своих кибитках, за храбрых  текинских командиров. А те,  при оставленном им великодушно оружии, рассыпаясь в восточных комплиментах, отхлёбывали из пиал подозрительно безалкогольный  шербет.  Зелёные знамёна Пророка урусы ногами не топтали, местами они соседствовали с русскими на  глиняных домах, превращённых текинцами в калу накануне штурма города, словно некая союзная армия праздновала общую победу над каким-то недоразумением. Только над цитаделью Денгли-Тепе развевался в многозначительном одиночестве чёрно-бело-золотой императорский штандарт. Братание достигло апогея, когда артиллерийский капитан, пивший из  снарядной гильзы  из-за нехватки в действующей армии хрустальных бокалов, унял лужёной глоткой разноголосицу и провозгласил  тост «за здоровье Аллаха». Толмачи перевели.  Мусульмане, услышав священное имя из уст неверного, пали ниц, и дружба народов, религий, непохожих культур началась (на следующий день её укрепит телеграмма по военно-походному телеграфу из Петербурга: пленных офицеров принять на царскую службу в соответствующих чинах, вождям племён и  сердарам присвоить звания полковников и генералов). Лорд заспешил в палатку писать срочную депешу в Уайт-холл с настоятельными рекомендации изучить русский опыт в Азии и отказаться от  традиционного британского метода   замирения  инородцев, запечатлённого  на известном полотне художника Верещагина «Расстрел сипаев».

Осада и штурм текинской крепости Геок–Тепе. СПб.: Издание редакции журнала «Чтение для солдат», 1882.

3 комментариев к “Геок-Тепе: Русская слава.”

  1. Писатель Евгений Марков, посетивший Туркмению в 1900 году, назвал Геоктепинскую крепость «древней Спартой, которая заменяла стены храбростью своих сынов». Один из русских казаков, участник кампании 1880—1881 гг., сказал писателю следующее: «Текинцы молодцы! Казакам нашим где ж до них, хоть и те ничего народ! Чего лучше — один против наших пятерых бьется и не сдастся никогда».
    Сам Евгений Марков восхищался туркменами, называл их «орлами», «барсами», «львами». Он писал о внешнем облике туркмен: «Все это большею частью атлеты огромного роста, плечистые, сухие, мускулистые… Самые храбрые русские солдаты, увешанные Георгиями и собственными руками забравшие этот край, откровенно признавались мне, что на одного текинца всегда было нужно несколько русских…»

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.

  • Instagram
    Instagram

  • Счётчики
    Яндекс.Метрика