Без рубрики
  • ukrainaФёдор Гайда, кандидат исторических наук

    От Рязани и Москвы до Закарпатья.
    Происхождение и употребление слова «украинцы»

    1. КАК И КОГДА ПОЯВИЛОСЬ СЛОВО «УКРАИНА»?

    «Оукраинами» («украинами», «украйнами») с XII по XVII век именовали различные пограничные земли Руси. В Ипатьевской летописи под 1187 годом упоминается переяславская «оукраина», под 1189 — галицкая «оукраина», под 1213-м — перечисляются пограничные города этой галицкой «оукраины»: Брест, Угровск, Верещин, Столп, Комов. В I Псковской летописи под 1271 годом говорится о сёлах псковской «украины». В русско-литовских договорах XV века упоминаются «вкраинъные места», «Укpaiныe места», «Вкраиныи места», под которыми понимаются Смоленск, Любутск, Мценск1. В договоре двух рязанских князей 1496 года названы «наши сёла в Мордве на Цне и на Украине»2. В отношении московско-крымской границы с конца XV столетия также говорилось: «Украина», «Наши украины», «наши украинные места»3. В 1571 году была составлена «Роспись сторожам из украиных городов от польския украины по Сосне, по Дону, по Мече и по иным речкам»4. В российском законодательстве XVII столетия часто упоминаются «Украина», «Украйные городы», «Государевы Украины», «Наши Украины», «Украйные/Украинские городы дикого поля», «Украинские городы», говорится о пребывании воинских людей «на Государевой службе на Украине»5. Продолжить чтение

  •               Князю А.М.Горчакову
    
    i97656Да, вы сдержали ваше слово:
    Не двинув пушки, ни рубля,
    В свои права вступает снова
    Родная русская земля.
    
    И нам завещанное море
    Опять свободною волной,
    О кратком позабыв позоре,
    Лобзает берег свой родной.
    
    Счастлив в наш век, кому победа
    Далась не кровью, а умом,
    Счастлив, кто точку Архимеда
    Умел сыскать в себе самом,-
    
    Кто, полный бодрого терпенья,
    Расчет с отвагой совмещал -
    То сдерживал свои стремленья,
    То своевременно дерзал.
    
    Но кончено ль противоборство?
    И как могучий ваш рычаг
    Осилит в умниках упорство
    И бессознательность в глупцах?
    

    Ноябрь — начало декабря 1870

  • csozriaw_xvnjhkravnhqzecfpxА теперь детишки, я расскажу вам сказочку. Да не простую, а со смыслом. Как и все сказочки. Жила была Масленица. Жизнь у нее недолгая по сути, но яркая. Каждый год, к весеннему равноденствию, собирают люди добрые по лоскуткам ее одежды яркие, Мажут губы маслом от блинов первых, да с хороводами провожают в полымя. Масленица та расцветает огнями яркими, собирает дух празднества, да запахи явств застольных и бурым пеплом орошает землю — первой своей требой — самой собой. И село каждое, и выселки отдельные, а уж и города, что от простых до стольных широко и раздольно праздновали, выскребая по сусекам последнее, что осталось с зимних запасов. Празднество то средоточие плодородия и плодовитости должно показать, и ритуалы его проводов должны были сообщить это плодородие земле. Пепел от чучела, или само растерзанное чучело, раскидывали по полям, чтобы соединилось даденое с ожидаемым и прониклась земля-матушка тем веселием и пробудилась.
    Но иногда… Иногда… Очень редко. По чьему-то недогляду или умыслу злому, Масленица остается не сожженной на кострище… И вот тогда, когда стемнеет, она выходит из него и идёт мстить. Всем тем, кто повязал свой лоскуток, кто ел рядом с ней блины и оставил ее на середине пути. И пока каждый, кто участвовал в празднестве и ушёл не убедившись в том, что развеян пепел от Масленицы не поперхнётся подарком судьбы покоя Масленице нет. Она будет ходить и заглядывать в каждое окно, выискивая лица тех, кто оставил ее одну. И будет идти снег… Он будет засыпать города и сёла. Сковывать реки новым льдом. Птицы будут снова улетать на юг…
    Но не только тех, кто оставил её будет искать она и карать. Смотреть она будет и на то, что на столах у людей. И ежели увидит там яства, которые пожалели люди на празднество вынести, а схоронили для себя — будет наказание и им по заслугам.
    И вот тогда снова придёт Весна…

    Берегитесь, глупцы… Масленица уже идёт смотреть в Ваши ОКНА!!!

  • ragnar_047_ruevit.ru26 фев, 2010 в 16:11

    «Время подлёта – две минуты сорок секунд», — голос в рации был суров и беспощаден — приказ на артудар пришёл сверху и времени на шутки по типу «мы не заказывали» и «в рекламных роликах про спецназ этого не было» не осталось. Скинув рюкзаки с амуницией, и подхватив оружие, Леший с Толстым рванули что есть мочи в сторону высоты, обозначенной на карте номером 213*. Благо путь в вечерних сумерках в помощь кустарнику давал возможность скрыться от прямого взгляда. Да и в огневой контакт снайперская пара войти с противником не успела. Причём без всякого сожаления. Чего уж тут жалеть о не случившемся подвиге, когда вместо засады на двух авторитетных боевиков группа оказалась на пути выдвижения через перевал целой сотни боевиков, среди которых было более десятка наёмников из исламской части африканского континента. И то, что эта, будь она неладна, их секретная радиостанция была ими запущена только в заранее оговоренный интервал времени, когда и осталось только получить короткое сообщение о маршруте приближающейся толпы и времени на уход из зоны обстрела. Леший пыхтел, пытаясь на бегу лавировать между ветками, чтобы не цепляться масккостюмом, а Толстый нёсся за ним как бешеный носорог по протоке, оставляя за собой просеку по которой спокойно бы разъехались два китайских джипа. Если бы они тут ездили бы, конечно. «Надо было за этим кабаном бежать», пронеслось в голове у Лешего, но времени на смену лидера в забеге не было, и он продолжал вырывать у смерти лишние метры.

    Успеть до обратного ската и всё будет славно. Низину зальёт лавина огня, порубив и утрамбовав в единый компост и невинную траву и тела незадачливых вояк с зелёными ленточками на голове. Но до этого ещё надо успеть. Минута десять. Бег нормальный. В голову бьёт как молния мысль: если профукали начало выдвижения группы, то с такой же долей вероятности могли пропустить и выдвижение боевого охранения группы, которое могло занять выгодные позиции прикрытия и наблюдения на местности. Мы-то три дня в своём логове на консервации лежали, а что вокруг делалось — ни одному штабу не известно. Чутьё сработало и приказало: «жить». Ложись! — падая за парой десятков метров до вершины, крикнул Леший и, плюхнувшись, откатился, как было принято в паре на два метра вправо. Его манёвр почти синхронно и зеркально выполнил Толстый, привыкший доверять напарнику. Могла быть очередь из ПК или автоматов, но это было бы хоть и худо, но терпимо. Однако здесь судьба решила не скупиться на испытания и вместе с характерным щелчком, высвобождающим чеку гранаты, Леший услышал не менее характерные пшикания «бесшумок» на ближней дистанции выдающих себя ударами затвора о затворную раму. Сучки и кора сыпались, щедро орошая окрестности и головы снайперов из охотников превратившихся в добычу. Места для укрытия от гранатных осколков не было, как и времени для долгой и счастливой перестрелки. Сорок секунд. «Мазай!» — рявкнул Толстый и инстинкт, отработанный на тренировке рванул Лешего в манёвр — в сторону и вперёд. Перекинувшись на пару метров влево, он выхватил СР-2** и, прижав винтовку к груди, обходя во фланг засаде, открыл огонь. В сгустившихся сумерках очки ночного видения дали снайперам неоспоримое преимущество перед противником, который пытался удержать их в узком секторе видимости своего прицела. Четыре выстрела, три шага, два ствола дерева, три секунды — время залечь. Взрыв пришёлся правее, на ту сторону, где ломился чуть раньше Толстый. Не дожидаясь раската эха по новому броску. Высокая трава, кустарник. Чёрт, в эти мгновения в голове может оседать всякая муть. Так и у Лешего в голове помимо расчёта возможного сектора обстрела и наиболее оптимального пути выхода из него крутилась песенка «трава, трава у дома». Вероятно как фон, как защитная реакция мозга от закипания при принятии решений. А может наоборот, как забой буфера сознания, которое только мешало действовать так, как уже давно было решено в подсознании. А может и на небесах. Три секунды. Жизнь. Четыре. Жизнь. Пять… Силуэт за деревом, в темноте через очки лишь только очертания. Шесть. Жизнь. Взгляд вокруг. Пшик-пшик. Мимо. Не в меня. Только подумал, сознание тут же забилось поднятой мутью пошлятины из всех известных анекдотов. Огонь боевики вели вслепую, по тем точкам, откуда раздались первые выстрелы Лешего. Ночники их пытались выловить очертания противника, но маскировка и темнота выкрадывали двух спецов из их прицелов. Семь. Жив. Пистолет в разгрузку, нож в замах. Восемь. Жив. Нож с хрустом вошёл под лопатку боевику почти на всю длину клинка. Девять. Жив. Рядом силуэт. Пшик-пшик. Десять. Жив. Толстый пробил себе дорогу из ПСС***, уложив двоих. Надо было брать 6П9**** что ли, подумал Леший, но мысль эта промелькнув в сознании, отразилась от множества раскладок ранее отработанных и систематизированных вариантов была отвергнута и заброшена как несущественная, отдав предпочтение решению более насущных задач.

    Тридцать секунд до подлёта. Тридцать метров до хребта. Три трупа врага. Жизнь.

    Толстый, не смотря на габариты и прозвище даже не пыхтел. Пшики стихли, боевики перегруппировывались. Они не видели спецов, спецы не видели их, но каждый из них знал, что «суслик всё равно есть». Только помимо этого знания у боевиков не было ещё одного – очень важного. О двадцати восьми секундах. Толстый потянулся в обход, не спеша, как доброе привидение, он продвигался плавно без единого звука. Леший шёл за ним, посекундно вращая головой, как филин, стараясь вычленить из окружающей обстановки всё, что может не соответствовать естественному ходу вещей.

    Минус три. Знать бы от чего. От десятка, от пятёрки, от самой тройки. Знать бы. Двадцать три. Перебираясь через корни от трупов, из-за ствола голос практически в упор: Хей, хьо муха ву?… Двадцать два. «Массо а хIума дика ду»*****, — пистолет снова в руке, Толстый, оборачиваясь в стороне от нас, целится, но понятно, что тоже не видит. «Вереск»** расцветает огненным цветком в сторону дерева, слышно, как он дробит древесину и корёжит жилы и дерева и человека. Но это только кажется, потому что грохот затмевает собой всё. Двадцать одно. Одна. Жизнь. Двадцать. В наступившей тишине малым отголоском удачи слышен тихий шелчёк скремблера рации. Пшик. Пшик. Не в меня. Толстый. Леший. С долины, из которой мы только что покинули, раздаются первые выстрелы наугад в нашу сторону. Значит пятеро их было. Восемнадцать. Жизнь. Ложись. Мы успеем. Перекат за ствол, который только что искрошил пулями. Тело боевика. Семнадцать. Через пять секунд хребет встречает нас, пригибающихся от случайных и почти бессильных на таком расстоянии пуль. Дюжина секунд в запасе. А вокруг – целый мир. Обратный склон лишь на самом верху покрыт растительностью и травой. Через пять метров начинается каменистые уступы. Пять метров. Пять. Четыре.

    Вот этот валун хорош, Толстый сразу ложится слева, как левша. Леший – справа. Три. Небо натянуто как тетива. Оно уже знает, что будет. Его разорванный край, выпотрошенный «Ураганом»****** возмущённо гудит, бессильно провожая стихию человеческой войны.

    В руках у Толстого уже не винтовка, она, удобно устроившись на коленях, отдыхает от трудов праведных. Толстый держит два металлических стаканчика, протягивая один из них Лешему. Два. Запах знаком. Тот самый коньяк, марочный, который Толстый взял в рейде с трупа одного потомка бандеровцев, что приехали помогать убивать русских своим единомышленникам по ненависти. Тот самый, что обещал увезти домой и там отметить через месяц свой ДР. Один. Гул в небе закрыл собой всё сознание. Разрывы заполнили долину, своим треском окончательно будоража ночную жизнь гор.

    … посмотрев куда-то вдаль, они оба синхронно вылили прекрасный напиток в снег. Уметь расставаться с желаниями, которые не соответствуют моменту — свойство людей, которые ценят сам момент жизни больше, чем тот антураж, который его окружает.

     

    © 26.02.2010г.

    Пояснения и примечания:

    * — не ищите, название условное.

    ** — специальная разработка 2 — российский пистолет-пулемёт, предназначенный для поражения в ближнем бою (до 200 м) живой силы противника, использующей индивидуальные средства бронезащиты.

    *** — пистолет специальный самозарядный — бесшумный пистолет.

    **** — пистолет бесшумный на базе ПМ.

    ***** — Как ты? Все хорошо (чечен.)

    ****** — реактивная система залпового огня.

  • Сказители потом расскажут людям как мой верный конь спас меня, но это будет не правда. Конь был чужой. И тот, который был до него — тоже. Я сменил трех коней и два колчана стрел, подобранных на поле брани, прежде чем исход битвы стал очевиден.

    Сначала пришлось туговато, густой строй пехоты на поле, как слоеный пирог из пикейщиков, прикрывающих от атаки нашей конницы мечников и гвизармеров, крушащих доспехи казался неуязвимым, тем более, что его фланги прикрывала конница. И наш единственный шанс был в том, чтобы перемолоть сначала фланг. Расчет был прост, конница переходит за холмом правый фланг, под «щитовую руку», пехота стоит на склоне, ожидая атаки, а лучники, группируются за ней, в готовности перейти на левый «безщитовой» фланг, чтобы развернувшийся строй противника был наилучшей мишенью. Тактика была уже проверена не раз, а потому в результате не приходилось сомневаться. Я даже взял вместо своей любимой совни простой буздыган, надеясь срубить больше полона, который потом могут выкупить. Можно было бы получить хорошую прибыль с пленников, достаточную для того, чтобы собрать выкуп для моей … Да, вот тогда, стоя под утренним накрапывающим дождиком со своей конной полусотней и ожидая приказа на выдвижение от лорда-маршала, я полагал, что мы уже победили. Вся моя полусотня имела хороших лошадей, укрытых, не красоты ради, толстыми стегаными попонами, которые хоть и не сдержат полностью стрелу, но и не позволят ей пройти глубоко, позволяя продолжить бой, а не покалечиться летя кувырком с лошади. Из остальных пяти полусотен, ведомых такими же как я, капитанами удачи, лишь с тем отличием, что все они имели титул, только у Горлата вся полусотня коней была в броне, зачастую даже с нашитыми пластинами и кольчужной сетью. Горлат был достаточно богат и оставалось загадкой, почему он держится за полусотню, не претендуя на что-то большее. Сам он никогда не отвечал на наши подначки и вопросы, посмеиваясь в густые усы, цвета верескового меда, до которого он и сам был весьма охоч. Остальные капитаны если и имели защиту на лошадях, то, зачастую только на своей, или же неполную переднюю накидку из ворсины, которая хоть как-то отразит встречную стрелу, запутав её в себе. Но у врага почти не было стрелков, его редкие бойцы с дротиками находились в рядах пехоты.

    Вот, сквозь морось, в наши ряды, прискакал гонец от лорда-маршала. Тивалт, личный телохранитель Дариуса, детина ростом выше любого из нас на полголовы с длинными ногами, из-за которых любая лошадь под ним казалась маленьким мулом. Тивалт передал команду на начало атаки и мы, слегка подстегивая лошадей, уже заждавшихся бега, спустились в овраг, чтобы обойти противника во фланг. Редкие дозорные, при нашем приближении вскакивали на ведомых нами запасных лошадей и присоединялись к своим полусотням. Килот, мой второй десятник, был в предпоследнем дозоре, сторожа перемещение противника, его коня я вел за собой подузцы. Вскочив на него, он мотнул головой, показав, что никаких изменений у противника не произошло. Через полчаса все наши три сотни развернулись, выйдя из-за холма, и пошли рысью на темневшийся в утренней дымке строй врага. Его конница не ожидала атаки, а стоящие на месте всадники это все равно что пехота на ходулях, потому что не имея скорости, всадник теряет весь свой смысл. Атаковать, опрокинуть, развернуть строй врага на себя, отойти, дождаться удара пехоты с холма и снова ударить в тыл, стараясь не попасть под стрелы своих лучников. Вот и все. Потом добить остатки, которые откажутся сдаться и сложить оружие, собрать трофеи, нагрузить повозки добычей, привязать к ним полон и двинуться домой. К ночи уже можно было быть у стен города. Так думал не только я. Так думали мы все — все три сотни устремившиеся на врага, горяча коней, в тишине утренней зорьки, разгоняя копытами сонную мглу. Противник уже начал движение навстречу нашей пехоте, а потому мы успевали зайти не просто во фланг, а даже завернуть слегка с тыла его построения. Дюжина сотен копыт выбивали из земли комья дерна, перепахивая её, а земля ждала, когда мы оросим её кровью врагов. За сто шагов до противника мы уже различали силуэты всадников, которые пришли в движение, пытаясь развернуть строй к нам и начать контратаку, но было уже поздно. Моя пика, уже нацелилась для первого удара, точно также как и пики всех всадников, которые неслись с нами. Сто шагов — это мало и много, все зависит от того, ждешь ты или же спешишь. Нам хватило этого для того, чтобы набрать скорость ударной волны, а противнику лишь для того, чтобы понять, что его ждет. Пика вошла в бок всаднику противника, который пытался развернуть лошадь в строй и не успел прикрыть себя щитом. Освободив руку от ставшего ненужным древка, нашедшего себе жертву, я выхватил буздыган и свалил им с лошади второго. Теперь, когда первый удар был нанесен и скорость сошла на нет, нужно было либо рубиться в свалке, либо отходить для второго удара. Учитывая то, что мы снесли практически всю конницу противника кидаться на пикейщиков, которые могли развернуться быстрее, чем сбившиеся в кучу всадники, смысла не было. И мы по сигналу рога Танарса, глашатая всадников, развернулись для отхода вглубь тыла врага. И вот там, потеряв в первой сшибке не больше десятка и срубив не меньше двух сотен, мы поняли, что победа от нас далека.

    Рассеивающаяся дымка показала нам то, что мы ожидали увидеть меньше всего. Ряды копий свежих всадников под знаменами цвета малахита с тремя белыми крестами. Тяжелая конница Сеорга, закованная в броню. Каждый из всадников как и сама лошадь были укрыты толстым панцирем, соединенным вместе в седалище. Их броня была настолько хороша, что они не боялись падать вместе с лошадью, а выбить их из седла было невозможно. Они сражались и умирали слившись в единое целое со своими конями. Столкнувшись с ними в первый раз, наш народ посчитал их кентаврами из давно забытых легенд. Наша конная лава летела прямо на них. Наши пики были уже брошены и шанса на лобовой удар хоть с каким-то результатом были ничтожны. Только скорость, которую мы набрали могла спасти нас. Рог Танарса издал протяжный стон, призывающий уходить во фланговый маневр для перегруппировки. Первая десятка Устана, командующего атакой, во главе с Орвихом, рванула назад под холм, отнести весть о подошедшем подкреплении врагу. И там…

    С противоположной стороны оврага в него уже втягивалась конница противника. Курамы, конные стрелки, с быстрыми и легкими лошадьми, совершенно не годными для рубки вплотную, но резво уносящими их от противника, позволяя засыпать его стрелами, изматывая и снова возвращаясь для того, чтобы добить. И это был единственный шанс принести ещё пользу лорду-маршалу. Третий сигнал рога Танарса позвал всех в атаку. Выйти из низины курамы уже не успевали, их стрелы подсекали наших лошадей, выбивали из седел нас самих, но мы неслись к ним зная, что уже на расстоянии вытянутой руки нас ждет триумф. Моя полусотня потеряла пятерых лошадей, и четырех всадников, выбитых из седла. Я приземлился удачно, стрела вошла моей вороной ровно в горло, осадив её вниз головой, не переворачивая. Это позволило мне лететь не так далеко и практически сразу же вскочить на ноги. Я был в десяти шагах от врага. Первые ряды нашей лавы уже достигли их и рубили их стеганые халаты, не способные удержать сталь. Схватив за узцы лошадь, которая потеряла своего всадника, я ринулся в бой. Времени, отпущенного нам, было мало. Ровно столько, сколько нужно набрать скорость всадникам Сеорга и размазать нас также как мы размазывали сейчас курамов. Не больше десятка курамов удалось выскочить вверх по отлогому спуску, остальные же были сражены нами. Для нас это была дорогая цена. Из трех сотен в седлах осталось только две. Больше всех повезло полусотням Горлата и моей, благодаря защите, которая была на наших лошадях. Удар всадников Сеорга был силен. Рог Танарса умолк и каждый теперь решал сам, что ему делать. Первая волна атаки сеоргцев также как только что до этого сделали мы, снесла почти сотню наших, оставшихся в седле воинов, не успевших ни уйти от прямого удара, ни защититься от него. Мне повезло, что я был в глубине строя, потому что успел атаковать курамов в первых рядах, но сулица сеоргского всадника снова лишила меня дополнительных ног. Второй раз за это сражение. Наши задние ряды пытались вскарабкаться по склону также как курамы, но удавалось это не всем. Спасло то, что сеоргцы увязли в трупах лошадей и воинов, которыми уже в достатке был усеян склон. Отступая, мы рубились с ними уже почти на равных, не беря в расчет то, что большинство из нас были пешими и нас спасал только уклон холма. Мне снова повезло. На вершине склона меня ждал Килот с пойманной лошадью убитого им курама. Вскочив на неё, я оглядел оставшихся войнов. Два десятка Горлата, столько же моих и ещё горсть разных воинов от разных капитанов, которые пробивались к нам. Горлат крикнул мне, что будет удерживать склон, давая нам шанс и было глупо играть в героев, умирая вдвоем там, где есть место только для одного. Рядом с Горлатом скопилось около полусотни спешенных воинов, да и сам он тоже был уже на своих двоих, рубясь своим бессменным бродэксом, который он не оставлял даже во сне. Щит его уже треснувший от пары сулиц, все ещё держал удары, а стоящие рядом с ним войны, прикрывали его бока. Таким я его и запомнил. Чуть меньше полусотни всадников, сохранивших своих или пересевших как я на чужих лошадей были готовы слушать меня. Троих я отослал сделать то, что должна была сделать десятка Орвиха — сообщить лорду-маршалу о том, что произошло. Что же происходило у самого лорда-маршала можно было только догадываться…

    Глефы нашей пехоты были короче их гвизарм, потому ни держать атаку на дистанции, ни бить из-за первого ряда мечников не получалось. Гвизармеры разбивали щиты первых рядов, мечники врага рубили из-за щитов наш строй, а тех, кто пытался вылезти вперед с глефой протыкали через войлочный доспех острием гвизармы, либо пробивали броском дротика. Спасение ситуации могло быть только в преимуществе стрелков, которые рискуя собой, вышли без прикрытия пехоты на левый фланг и осыпали врага стрелами, прореживая его ряды и сдерживая хоть как-то его порыв и численное превосходство. Адреналин хлеставший в жилы лучников, стоящих на открытом участке поля, где они могли быть смяты любым конным отрядом, подстегивал их посылать свои стрелы все быстрее и быстрее. Если бы они знали, что та конница, которая была предназначена для их уничтожения была утянута нами за собой в овраг, где мы расплатились своими жизнями вместо них, то они бы стреляли ещё быстрее, но это уже было бы невероятно. Моя потрепанная полусотня шла галопом, снова обходя щитовой фланг, в надежде нанести хоть какой-то удар в тыл. И если до этого я был уверен, что мы лишь можем проиграть, как вероятность развития сражения, то теперь стало понятно, что это уже больше чем возможность. Новые шеренги вражеского войска убедили меня в этом. Пехота. Бегущая по протоптанной до них конницей дорогой, огромные щиты в человеческий рост, висящие на спине и здоровые арбалеты, пробивающие своими болтами любые доспехи — это были Эрадские наемники, известные своей склонностью принимать сторону тех, кто больше платит. Как минимум две сотни, за которыми шли ещё две сотни пикинеров, в легких латах. Счастье напоследок улыбнулось нам. Эрадцы спешили к месту боя, уверенные в том, что тяжелая конница Сеорга уже прошла железной лавой по врагу и перед ними нет никого, кто мог бы напасть. Потому они бежали быстрее пикинеров, отягощенных своими громадными пиками, вырвавшись из под их защиты и попав под наш удар. Без всякого сигнала я устремился в толпу эрадцев, которые не успевали даже выставить свои арбалеты для последнего в их жизни выстрела. Врубаясь в их ряды я молился лишь о том, чтобы снова не потерять коня. Боги услышали мои молитвы, они наблюдали за сражением нашей конницы с удовольствием и наслаждением. Я уверен в этом, потому что будь я на их месте, мне бы нравилось то, как мы сражались и умирали в бою. Жадность эрадцев сыграла с ними две злые шутки, первый раз, когда кинула их под копыта нашим коням, а второй раз, когда оказалось, что пикинеры не спешили разрушить строй ради того, чтобы спасти обогнавших их мародеров. Но в этом они были правы. Для себя. Если бы они разорвали строй и бросились на нас, то мы могли бы сражаться и погибнуть унеся с собой ещё с десяток. А так… Вырезав и рассеяв эрадцев мы успели развернуться перед самыми остриями пик, направленных в нас. Луки были только у половины тех всадников, что шли за мной. В основном тех, кто был из моей полусотни. Двадцать луков против двух сотен копий — это было возможно. Если бы не топот сеоргской конницы, которая разворачивалась для атаки у нас в тылу. Три десятка безлучных всадников под началом Ургиса были посланы мной под их удар с приказом увести их атаку в сторону от нас, а два десятка лучников закружились в смертельной карусели вокруг двух сотен пикинеров. Командиры пикинеров сделали все, что было возможно в этой ситуации — теряя людей, они развели свои сотни на четыре полусотни, которые расходились, сохраняя строй в разные стороны, пытаясь растянуть нас и минимизировать урон от обстрела. Вдали было видно, что Ургису удалось увлечь за собой большую часть сеоргской конницы, однако и тех, кто двигался в нашу сторону, было достаточно, чтобы разнести нас в пух и прах. Одна из порядевших полусотен пикейщиков зашла в небольшой перелесок под прикрытие стволов деревьев с густой листвой. Однако, наши стрелы находили их и не видя через листву, зато Боги, смотрящие сверху на сражение решили помочь нам ещё раз в этот день. Последний из одного из десятков Ургиса, преследуемый сеоргцами, влетел в этот перелесок, увлекая за собой два десятка вражеских всадников, а пикейщики, услыша шум, выставили пики, насадив на них без разбора всех, кто оказался на пути их острия. Смерть нашего бойца, унесшего с собой три десятка врагов, придала нам ярости, которая вылилась в наших стрелах. Разметав две полусотни копейщиков и опустошив свой собственный колчан и колчан, притороченный к коню, я отдал приказ на отход к левому безщитовому флангу. Два десятка воинов устремились за мной, стараясь оторваться от погони сеоргцев.

    Сказители потом расскажут людям как мой верный конь спас меня, но это будет не правда. Конь был чужой. Легкий курамский конь уносил меня прочь с пустыми колчанами, измочаленным буздыганом, в кольчуге, залитой потом и кровью, с ссадинами на лице от вражеских стрел…

    © Д.Панкратов. 26.02.2012.

    ответы на не заданные вопросы:

    — да, по мотивам.

    — продолжение может быть.

  • Пытаюсь убедить себя, что этот мой рассказ не заброшен. Однако, пока есть только две главы и кое-как выстроенная сюжетная линия. И это все уже с конца 2010 года так и осталось без движения. Но пульс еще есть.

    Глава N.

    082012Пепел был как серая пыль, которую очень долго не вытирали. Квартиры холостяков иногда приближались к такому, но всё же это был именно пепел. Не пыль. Деревянная фрамуга окна, рассохшаяся до трещин по всей своей длине, сохранила лишь отдельные пятна краски, которые могли бы сказать внимательному человеку, что когда-то оно было белым. Когда-то такими были почти все окна.

    Вот ведь вопрос – почему люди красят всё в белый цвет? Почему не любят другие, яркие цвета, которые раскрашивали бы их жизнь вместе с.… Да уже не с чем.

    Пепел лежал ровным слоем, таким, какой любят показывать в кино, по которому можно водить пальцем и рисовать узоры. Бессмысленные и красивые. Любой узор на безликой серой поверхности заочно красив. Как наскальный рисунок всегда привлекает внимание, несмотря на топорность исполнения больше, чем просто голая каменная стена. И здесь было также. Несколько разводов, судя по всему указательным пальцем на сиденье, когда-то видимо антикварного деревянного стула, потерявшего в огне всю обивку, но чудом сохранившего самого себя. Отпечаток ладони на полу, вжатый в пыльную поверхность так, как будто человек, опирался на руку, чтобы встать.

    В окно осторожно заглянули лучи солнца, и, в безнадёжной попытке найти хоть какой-то предмет, от которого можно отразиться зашарили по комнате. Однако все попытки их были обречены на провал. Отражаться здесь можно было только от глаз человека, который сидел, привалившись спиной к стене и не обращая внимания на то, что сам покрывается таким же слоем пепла, как и всё вокруг. Но его глаза были закрыты. Он спал. Продолжить чтение

  • komo.08_102_rugevit.ruукрываясь вечером
    теплым пледом клечатым
    пятном кофе меченом
    ровно там где нечетом
    сходится узор

    за окно поглядывая
    солнце взглядом радуя
    да тепло выгадывая
    где сосулька падая
    в талый серый снег

    щебетом ликующим
    слух весны чарующим
    и зиму корчующим
    вдаль за ней кочующим
    вешний окоем

    © 04.03.2013

  • 20130727_163608в толпе людской размыты лица
    и не окликнуть никого
    рекламой таится жерлица
    и в сети ловит фатовство

    глазами вниз, поникшим взором
    но каждый сам себе король
    и каждый мнится ревизором
    таща под руку пергидроль

    тоской размазаны страданья
    несправедливостей судьбы
    и птиц последних стрекотанье
    застило в твиттере мольбы

    и хорошо не чувствуя обиды
    на серость окружающей среды
    под сенью благостной эгиды
    держать узды своей бразды

    @ 25.10.2013

  • rugevit.ru_011_Stribog.07Крошевом метели
    Зябкою поземкой
    Отштрихом пастели
    С белою каёмкой

    Унесись навстречу
    Выстудив тревогу
    Не тебе перечу
    Преградив дорогу

    Застуди же дрябню
    Прогони ты овсень
    Запахни охабню
    Да очисти просинь

    И полночный ветер
    Захвати с собою
    Пусть на этом свете
    Мир вздохнет зимою

    © Д.Панкратов 12.11.2013

     

  • Instagram
    Instagram

  • Счётчики
    Яндекс.Метрика